Евгений Белогорский - Восточная война [СИ]
Своей стойкостью и упорством шотландцы выиграли время, дождавшись подхода бригады тяжелой кавалерии генерала Скэрлетта, что резко изменило расстановку сил. Сражаться одновременно со стрелками и тяжелой кавалерией гусары не могли, и потому генерал Рыжов приказал им отступать. Грамотно исполнив приказ, гусары не только смогли оторваться от врага, но и нанести драгунам Скэрлетта небольшой урон.
Отступая под натиском врага, Рыжов искусно заманил врага между двумя захваченными редутами, на которых русские уже начали разворачивать захваченные орудия. Как только, увлекшиеся преследованием, драгуны приблизились к ним, раздался дружный залп картечи и пуль, и, потеряв убитыми и ранеными несколько десятков человек, британские драгуны срочно ретировались.
Казалось, что сражение закончилось, однако Балаклаве суждено было прославиться в этот день не только "тонкой красной линией", но и "долиной смерти" и все благодаря лорду Раглану.
Прибыв к месту сражения вместе с генералом Канробером и полком конных егерей, лорд Раглан испытывал страстное желание восстановить перед союзниками пошатнувшийся авторитет британского оружия и в выборе средств не знал меры.
Заметив в подзорную трубу, что русские из захваченных редутов принялись вывозить трофейные орудия, Раглан обратился к Канроберу с предложением напасть на врага и отбить пушки.
- Зачем же нам идти на русских? - удивился генерал - у нас отличная позиция пусть они нас атакуют и тогда, мы полностью рассчитаемся за понесенные сегодня вами потери. Канробер говорил как истинный военный, полностью понимавший все безумие лобовой атаки на полностью простреливаемом месте. Однако Раглан, получивший чин фельдмаршала не столько за боевые заслуги, сколько за благородство происхождения, считал совершенно иначе.
Поэтому он молча подозвал к себе генерала Эйри и холодным, не терпящим возражения тоном, продиктовал ему несколько строк. Когда командующий английской кавалерии дивизионный генерал лорд Лекэн ознакомился с новым приказом от Раглана, у него на голове зашевелились волосы. "Лорд Раглан желает, чтобы кавалерия пошла во фронтовую атаку и воспрепятствовала неприятелю увезти наши орудия. Немедленно" - было написано на роковом листке.
Раз, за разом читал Лекэн этот убийственный приказ, а затем холодно сказал адъютанту Раглана, капитану Нолэну, доставившего послание фельдмаршала:
- Передайте лорду Раглану, что его желание будет исполнено в точности и в срок - после чего вызвал к себе командира легкой кавалерии бригадного генерала Кардигана, которому и предстояло воплотить в жизнь причудливый каприз фельдмаршала.
- Позвольте заметить сэр, что у русских батарея на равнине прямо перед нашим фронтом и батареи с ружейными стрелками по флангам. Как в таких условиях можно атаковать? - спросил Кардиган, ознакомившись с полученным приказом.
Лекэн ничуть не хуже своего подчиненного знал весь идиотизм этих нескольких строчек, написанных мелким ровным почерком писаря походной канцелярии, однако аристократические принципы британского генералитета взяли верх над рассудком и здравым смыслом. Он только пожал плечами и безапелляционно произнес: - Тут нет выбора, генерал. Вам нужно только повиноваться - в чем был абсолютно прав. Ведь именно Кардигану предстояло идти в бой, а не Лекэну.
Поняв, какая ужасная участь ему выпала по воле главнокомандующего, Кардиган с холодным достоинством поклонился, и вскоре лучшие части британской кавалерии, истинная краса и гордость её конного состава, устремились в свой последний бой.
Расположившись на возвышенности, лорд Раглан с огромным удовольствием наблюдал за великолепнейшим зрелищем, как отборные британские кавалеристы в стройном порядке движутся на русские позиции.
Обнаружив наступление врага, русские не сделали ни одного преждевременного выстрела, терпеливо дожидаясь, пока легкая кавалерия Кардигана не втянулась между захваченными утром редутами и старыми позициями на Федюхинских горах. Только когда британские кавалеристы атаковали пехотинцев Одесского полка, с фронта и обоих флангов загрохотали пушки и ружья русских, каждый выстрел пули или картечи которых находил свою жертву.
Клубы пороха от выстрелов еще не успели рассеяться, а с фронта и со стороны Федюхинских высот, на англичан уже обрушились два казачьих полка и шесть уланских эскадронов генерала Еропкина, спешившие продолжить начатое стрелками дело.
Не прошло и нескольких минут жестокой схватки, как шедшие в атаку британцы были вынуждены обороняться. Бывшие в первых рядах самые храбрые и смелые офицеры бригады уже в впервые минуты боя были либо убиты, либо ранены, и потому британские кавалеристы не смогли оказать достойного сопротивления врагу. Только хладнокровие генерала Кардигана, его громкий голос и личный пример не позволил английскому строю полностью развалиться под напором казаков и уланов.
Положение британских кавалеристов резко ухудшилось, когда в дело вступили русские пехотинцы, оставив занятые утром редуты. Чуть задержавшись по понятным причинам, со штыками на перевес, они с такой яростью принялись атаковать англичан, что, не желая полного истребления своих людей, генерал Кардиган отдал приказ на отступление.
Зажатые с трех сторон, отбивая непрерывные атаки врага, оставляя павших товарищей под копытами казачьих коней, британцы начали медленно отходить, но только чудо могло помочь им благополучно вырваться из той смертельной ловушки, в которую они угодили по милости своего командующего. И оно произошло благодаря генералу Боске.
- Это не война! Это сумасшествие! - воскликнул эмоциональный француз, наблюдая в подзорную трубу, как русские пехотинцы избивали британцев, грозя им полным уничтожением. Не дожидаясь приказа от Канробера, генерал двинул на помощь Кардигану два эскадрона французских егерей вместе с тремя эскадронами драгун - все, что имелось в распоряжении у французской армии. Именно благодаря этой спасительной помощи, англичанам удалось вырваться из русского капкана и прикрыть свой беспорядочный отход.
После того как страсти улеглись, британцы стали подсчитываться потери, и выяснилось, что свыше восьмисот представителей самых аристократических фамилий нашли свою смерть в долине между Федюхинскими горами и холмами Кадыкиои.
Когда британский посол в Константинополе, лорд Рэдклиф, сообщил о случившемся в Лондон, разразился невообразимый скандал. Как бы ни было высоким положение лорда Раглана, ему все же пришлось дать объяснение по поводу своих действий. И тут лорд выкрутился в истинной британской манере.
Главным виновником всего случившегося оказался капитан Нолэн, которому на словах фельдмаршал, передавая приказ Лекэну, добавил "Если возможно". Дивизионный генерал Лекэн под присягой подтвердил, что этих слов он не слышал, а сам капитан Нолэн был убит, поскольку по своему личному желанию принял участие в этой злополучной атаке.
С тех пор, у британской аристократии сражение при Балаклаве считается самым траурным днем и одновременно самым почетным сражением в Восточной войне, ибо выжившие кавалеристы с гордостью рассказывали своим высоким потомкам, как славно они сражались с ордами диких и ужасных казаков, которым так и не удалось сломить силу британских героев.
Удача под Балаклавой, героизм и стойкость Севастополя окрылили всю страну. Письма, полученные из Севастополя и Бахчисарая, в которых описывались военные действия, перечитывались и пересказывались многократно. По указанию императора, некоторые из них печатались в столичных газетах и тем самым публично восхваляли деяния солдат и офицеров. Особенно было популярно письмо корнета Струева о том, как донские казаки продавали перекупщикам по 50 рублей племенных рысаков, пойманных ими под Балаклавой после знаменитой атаки английской кавалерии. Столичная публика хорошо знала, минимальная цена таких лошадей составляла 600 рублей.
Однако, как не радостны были эти известия, Нахимов, возглавивший оборону города после смерти Корнилова, прекрасно понимал, что противник просто обязан предпринять штурм города до наступления морозов. Это подсказывал здравый смысл, это подтверждали данные разведки. Она доносила, что поток транспортных кораблей в Камышенскую бухту, занятую французами, непрерывно нарастал, тогда как число кораблей посетивших Балаклаву резко сократилось.
Окончательно прояснить ситуацию удалось с помощью языка, которого привели "охотники" после трех ночей непрерывных поисков. Интендант первого ранга мсье Жюно, взятый возле офицерского нужника, был до смерти напуган ночными гостями и потому рассказал все, что только знал. Господин Жюно поведал, что император Наполеон непрерывно шлет генералу Канроберу письма с требованиями до наступления холодов провести штурм города. Экспедиционный корпус оказался полностью неготовым к зимовке, организация которой ляжет тяжким бременем на французскую казну.
